(no subject)

В 1917  году немцы начали свою бесчеловечную подводную войну. Я никогда не соглашался с теми, кто осуждал немцев за пользование подводными лодками с целью повредить корабли неприятеля или даже корабли нейтральных стран, когда существовали  явные доказательства  того, что  суда эти  перевозили  военную контрабанду. Германия могла надеяться на победу только в том случае, если ей удалось бы помешать союзникам получать снабжение морским путем. И я находил, что  немцы  правы,  применяя с этой  целью подводные  лодки. Но я никогда не признавал  за  немцами права пользоваться подводными лодками  в тех случаях, когда подозрительное судно  даже  не  подвергалось осмотру,  а  пассажиры  и команда   не   доставлялись  в  безопасное   место.  Поэтому,   когда  немцы окончательно отбросили последнюю  человечность и  стали бесцеремонно  топить корабли  без  всякого  предупреждения,  то  я  стал  разделять  общее   всем цивилизованным людям чувство горячего возмущения.
     В  октябре 1917  года возмущение это  достигло крайних  пределов, когда немецкая подводная лодка без предупреждения потопила в Северном море одно из наших торговых судов и даже стреляла по спасательным шлюпкам, которые экипаж пытался спустить на воду.
     Перед  самой  войной  кайзер  лично  наградил  меня  немецким  орденом, пожалованным  мне за  открытие  Южного  полюса.  Кроме  того,  у  меня  было несколько немецких медалей.
     В  день,  когда пришло  известие  об  этом  жестоком потоплении, во мне возникло неудержимое желание проявить свое мнение каким-нибудь поступком. Но по свойственной  мне  сдержанности я  не  хотел поступать опрометчиво. Я дал себе  сутки срока, чтобы  обдумать свое  первоначальное  решение.  Но  сутки прошли - и решение осталось неизменным.  Взвесив  все точно и приняв твердое намерение, я отправился в  германское посольство  в  Осло, захватив с  собою конверт,  заключавший все мои германские знаки отличия с  приложенным  к ним официальным заявлением. В посольстве меня провели к князю Виду, исполнявшему тогда обязанности германского посла. Я  часто встречался с ним в обществе, и отношения у  нас  с  ним всегда  были очень приятные,  поэтому он с  улыбкой подошел ко мне и  протянул руку. Я же смотрел  на него совершенно серьезно и сделал вид, что не замечаю протянутой руки. Я заявил, что пришел  по важному делу, и прочел  вслух мое тщательно составленное письмо, так как боялся, что недостаточно владею немецким языком для свободного и сильного выражения моих чувств. Высказав  таким  образом  свое  негодование  и гнев, я  заявил,  что возвращаю все знаки отличия, полученные мною от  кайзера, на которого смотрю отныне  с  отвращением  и  презрением, вследствие  чего награды,  им данные, утратили для меня всякую ценность.
 
"Моя жизнь", Руал Амундсен